На днях мне посчастливилось пообщаться с раввином Йосефом Ицхаком ха-Коѓеном Лерером — посланником Ребе и руководителем учреждений Хабада в Явне, а также духовным наставником хабадской общины города. Рав Лерер и я связаны родственными узами: его прадед по отцовской линии, хасид реб Авраѓам Париз, является также и моим прадедом, в честь которого я получил свое имя. Свою миссию посланника Ребе в Явне рав Лерер начал ещё в 1987 году. Сегодня деятельность Хабада в Явне представлена широкой сетью учреждений под его руководством: десять детских садов, синагога, благотворительный центр «Хаей Сара», бесплатная столовая «Хасдей Шломо», служба раздачи продуктов питания «Хасдей Йосеф», образовательный «Центр Торы — Явне и ее мудрецы», и это далеко не все.
В ходе нашей беседы я вспомнил одну очень известную историю, которую часто приводил в своих проповедях на Рош ѓа-Шана и Йом Кипур. Она описана в талмудическом трактате «Йома» (лист 9-б) и действие происходит почти 2000 лет назад. В те далекие времена Иерусалим находился под римской осадой на протяжении трех лет, а внутри города не утихали распри между радикалами и умеренными силами. Рабби Йоханан бен Заккай, осознав безнадежность положения, искал способ спасти не стены города, но вечные ценности — Тору и ее носителей, мудрецов Израиля.
Поскольку радикалы строго охраняли городские стены и никого не выпускали, рабби Йоханану пришлось прибегнуть к хитрости. Он притворился мертвым, а его ученики, рабби Элиэзер и рабби Йеѓошуа, положили учителя в погребальные носилки и направились к воротам города. Когда стражники хотели проверить их ношу, пронзив лежащее тело копьем, ученики воскликнули: «Неужели вы хотите, чтобы говорили, что вы осквернили тело нашего учителя?» Когда же стражники попытались толкнуть носилки, проверяя вес, ученики вновь запротестовали: «Вы хотите, чтобы говорили, что вы надругались над останками нашего учителя?» В конце концов, стражники позволили им пройти.
Прибыв в римский лагерь, рабби Йоханан предстал перед полководцем Веспасианом и приветствовал его словами: «Мир тебе, император». Веспасиан, удивленный таким обращением, ответил с негодованием: «Ты дважды заслуживаешь смерти — во-первых, я не император, а во-вторых, если я и впрямь император, почему ты не пришел ко мне раньше?» На это рабби Йоханан мудро ответил: «Поистине, ты император, ибо Иерусалим может пасть только от руки царственной особы, как сказано: “И Ливан от могучего падёт”. А не явился я раньше потому, что радикалы в городе не давали мне такой возможности».
В этот самый момент, словно в подтверждение слов мудреца, в лагерь прибыл гонец из Рима с вестью о смерти императора и провозглашении Веспасиана новым правителем империи. Потрясенный Веспасиан обратился к рабби Йоханану: «Поскольку твоя мудрость столь велика, я исполню три твоих желания». Не растерявшись, рабби Йоханан попросил: «Даруй мне Явне с его мудрецами, сохрани династию рабана Гамлиэля и предоставь врача для исцеления рабби Цадока». Веспасиан удовлетворил эти просьбы, тем самым невольно обеспечив продолжение существования иудаизма после разрушения Храма через создание учебного центра в Явне.
Напомнив эту историю раву Лереру, я заметил: «Для тебя Явне — это просто название города, в котором ты живешь и трудишься. Но для меня каждое упоминание Явне неизменно вызывает в памяти эту судьбоносную талмудическую историю».
Сегодня же я хотел бы поделиться с вами рассказом о другой знаменательной встрече, произошедшей около 2200 лет назад, во времена Второго Храма. После периода Мужей Великого Собрания наступила эпоха Санѓедрина (Синедриона) — высшего органа управления еврейским народом. Санѓедрин состоял из 71 мудреца, возглавляемых дуумвиратом лидеров. Эту систему двойного руководства историки называют «эпохой пар». Первым из двух руководителей был наси (князь), считавшийся главой Санѓедрина. Рядом с ним служил ав бейт-дин — глава судебной власти. Полномочия наси были шире: он решал вопросы календаря (добавление дополнительного месяца к году), назначал судей, а глава суда обязан был признавать его верховенство. «Эпоха пар» продолжалась на протяжении пяти поколений. Наиболее знаменитой, безусловно, является последняя пара — Гилель и Шамай. Однако история, о которой пойдёт речь, связана с предшественниками Гилеля, четвертой парой мудрецов — Шмайей и Автальоном.
Шмайя занимал пост наси, а Автальон был главой суда. Примечательно, что Рамбам в предисловии к своему труду «Мишне Тора» указывает на то, что оба этих лидера были герами-праведниками (прозелитами). Это поразительный факт: во главе еврейского народа стояли люди, либо сами принявшие иудаизм, либо происходившие из семей прозелитов! Нужно ли лучшее доказательство того, что в еврейской традиции каждый человек, независимо от происхождения, может достичь самых высоких постов и положения в обществе?
Период их руководства пришёлся на сложные времена для народа Израиля. Римская империя установила контроль над Землёй Израиля, фактически положив конец правлению Хасмонеев (династии Маккавеев). С другой стороны, тот факт, что оба лидера были герами, свидетельствует о масштабном притоке прозелитов в еврейство в тот период. Не только эти двое выдающихся мужей обратились в иудаизм и заняли лидирующие позиции — они были лишь вершиной айсберга среди сотен тысяч людей, принявших иудаизм в римскую эпоху. Некоторые историки полагают, что назначение геров на руководящие должности было стратегическим решением: как бывшим римлянам, им было легче вести диалог с суровой римской администрацией.
Теперь мы подходим к истории, непосредственно связанной с нашей недельной главой Торы. В главе «Ахарей мот» мы читаем о порядке храмового служения первосвященника в Йом Кипур, День Искупления. Как предписывал ритуал, первосвященник облачался в особые белые одежды, погружался в воды миквы для ритуального очищения, приготавливал двух козлов — один для жертвоприношения Всевышнему, другой для отправления в пустыню, к Азазелю.
Кульминационным моментом этого священного дня было вхождение первосвященника в Святая Святых — самое сокровенное место Храма, куда не имел права входить никто, кроме него, да и то лишь раз в году! Но не менее важным было благополучное возвращение оттуда. В молитвеннике, описывающем храмовое служение Йом Кипура, говорится, что по завершении всех обрядов «толпы народа сопровождали первосвященника до самого его дома, и он устраивал праздник в честь своего благополучного выхода из Святая Святых». Это было всенародное торжество — вся община с ликованием провожала первосвященника от Храма до его жилища, выражая тем самым радость от того, что их молитвы были услышаны, а грехи искуплены. Но Талмуд в трактате «Йома» (лист 71-б) упоминает примечательный случай, произошедший с одним из первосвященников. Однажды, когда первосвященник вышел из Храма по окончании служения Йом Кипура, и весь народ, как обычно, последовал за ним в торжественной процессии, толпа внезапно заметила идущих неподалеку Шмайю и Автальона — глав Санѓедрина. В тот же миг люди, словно по команде, оставили первосвященника и устремились за духовными лидерами.
Позже, когда Шмайя и Автальон все же подошли к первосвященнику, чтобы почтительно проститься с ним перед тем, как разойтись по домам, тот, уязвленный произошедшим, не сдержал горечи и произнес с нескрываемым сарказмом: «Да придут сыны народов с миром». Этим язвительным приветствием он намекал на их происхождение из прозелитов, напоминая, что по рождению они — потомки язычников.
Шмайя и Автальон, однако, достойно ответили на эту колкость: «Да придут с миром сыны народов, которые следуют путями Аѓарона, любящего мир и стремящегося к миру среди людей — но да не придёт с миром потомок Аѓарона, который не соблюдает заветов своего великого предка».
Иными словами, они признали свое «низкое» происхождение, но тут же подчеркнули, что духовное родство важнее кровного. Они, будучи герами, стремились во всем подражать Аѓарону-первосвященнику, который, согласно традиции, славился своим миролюбием и стремлением создавать гармонию между людьми. В то же время биологический потомок Аѓарона не только не проявил радушия к ближним, но даже позволил себе оскорбительное высокомерие, совершенно несвойственное его праведному предку.
Любавичский Ребе задается вопросом в связи с этой историей: «Как могло случиться, что первосвященник, только что вышедший из Святая Святых, чьи молитвы были приняты и который добился искупления для всего еврейского народа, проявил такую мелочность? Ведь непригодного первосвященника, согласно традиции, постигала немедленная кара в Святая Святых… Учитывая же, что наш герой благополучно завершил служение, он, несомненно, должен был находиться на высочайшем духовном уровне.
Более того, в Йом Кипур, день, когда даже обвинителю (Сатану) не дано власти, любой простой еврей достигает небывалого духовного подъема, особенно в завершающей молитве «Неила». Как же тогда мог первосвященник, центральная фигура этого святого дня, проявить уязвленное самолюбие и раздражение из-за предполагаемого ущерба своей чести? И ведь речь шла о Шмайе и Автальоне — наси и главе суда, которым по закону все обязаны выказывать особое почтение!»
Ребе предлагает глубокое объяснение этого, казалось бы, непостижимого противоречия: «Суть конфликта лежала не в плоскости личных амбиций, а в фундаментальном расхождении во взглядах на иерархию духовных ценностей. Первосвященник воплощал собой идею молитвы и непосредственной связи человека с Творцом. Особенно это проявлялось в Йом Кипур, день, насыщенный пятью молитвенными службами. По его убеждению, именно молитва, а не изучение Торы, должна быть центром духовного служения.
Шмайя и Автальон, напротив, олицетворяли примат изучения Торы. Как главы Санѓедрина, они полагали, что познание Б‑жественной мудрости превосходит по значимости даже самую возвышенную молитву.
Таким образом, когда первосвященник увидел, что толпа устремилась за лидерами Санѓедрина, его задело не столько пренебрежение его собственной персоной, сколько символическое предпочтение Торы над молитвой — предпочтение, которое он, как главный хранитель традиции молитвенного служения, не мог принять» (из беседы на главу «Шмини» 5728 года, «Торат Менахем», т. 52, стр. 353).
Этот эпизод отражает древнюю и многогранную дискуссию в иудаизме: что важнее — молитва или изучение Торы? В основе этого вопроса лежит фундаментальное различие в формах взаимодействия человека с Всевышним.
Тора — это непосредственное откровение Б‑жественной воли и мудрости, переданное нам самим Творцом, который спустился на гору Синай и даровал человечеству свод Своих законов и учений. Изучая Тору, мы воспринимаем то, что Всевышний говорит нам. Молитва представляет собой прямо противоположный процесс — это время, когда мы обращаемся к Всевышнему, выражаем свои чувства, просьбы и благодарность. В основе молитвы лежит наш голос, обращенный к Творцу.
Выражаясь простым языком, вопрос можно сформулировать так: что имеет большую ценность — внимать словам Всевышнего или произносить свои слова пред Ним?
Первосвященник по самой сути своего служения был символом молитвенного обращения народа к Б‑гу. Именно он молился за весь Израиль, и его основной миссией было подчеркивать значимость молитвы. Поэтому его глубоко задело то, что люди, казалось, предпочли учение молитве, последовав за мудрецами Торы, а не за ним. Шмайя и Автальон, в свою очередь, всей своей жизнью воплощали первенство изучения Торы. Как руководители Санѓедрина, они посвятили себя исследованию и преподаванию Б‑жественного закона. Более того, своим личным примером они доказали, что даже человек, родившийся вне еврейской традиции, может, благодаря усердному изучению Торы, достичь высочайших духовных вершин и стать лидером народа Израиля.
Как говорили мудрецы в трактате «Бава Кама» (лист 38-а): «Откуда мы знаем, что даже нееврей, посвятивший себя изучению Торы, подобен первосвященнику? Из сказанного: “Что исполнит их человек и будет жить ими”. Заметьте, в Писании не говорится “коѓен”, “левит” или “израильтянин', а сказано просто — “человек”. Из этого мы учим, что даже нееврей, изучающий Тору, приравнивается по своему духовному уровню к первосвященнику» .
В конечном счете, ответ на вопрос о важности Торы и молитвы таков: обе эти формы служения Всевышнему имеют непреходящую ценность. Не случайно каждую субботу, приходя в синагогу, еврей участвует в этом двустороннем диалоге с Творцом. Сначала мы молимся — обращаемся к Всевышнему, а затем слушаем чтение Торы — внимаем Его словам, обращенным к нам. Тора и молитва не только не противоречат друг другу, но, напротив, взаимно дополняют и обогащают друг друга, создавая целостное духовное пространство для человека, стремящегося к истинной близости с Б‑гом.
Подлинно совершенный еврей — это тот, кто умеет как говорить с Всевышним, излагая свои мысли и чувства в искренней молитве, так и, что, возможно, еще важнее, внимательно слушать то, что Всевышний говорит ему через священные тексты Торы и устами мудрецов, постигших ее глубины.