Должен признаться, что происхождение этой истории мне неизвестно, но в детстве я слышал ее несколько раз. И вот я решил рассказать ее вам, потому что даже если эта история была кем-то выдумана, в ней заложен очень глубокий моральный смысл.
…В небольшом городке в Восточной Европе жил один хороший человек, у которого был единственный серьезный недостаток: он слишком много говорил о других людях. Он просто не мог себя контролировать! Всякий раз, услышав что-либо о другом человеке, знакомом, а иногда даже и незнакомом, он просто считал своим долгом рассказать об этом друзьям. Будучи всем известным болтуном, он с увлечением выслушивал и пересказывал другим разные истории и слухи. Он наслаждался вниманием, которое ему при этом оказывали, и был рад видеть, как все смеялись над его рассказами. Иногда он даже украшал их различными, выдуманными им самим, деталями, чтобы сделать еще смешнее. Конечно, он знал, что ведет себя неправильно, но… Это было так заманчиво! К тому же, бо́льшая часть этих историй произошла на самом деле, не так ли? И, в конце концов, многие его рассказы были совершенно невинными и просто интересными.
Однажды он узнал нечто очень странное (но правдивое) об одном из деловых людей города. Конечно, он почувствовал, что должен поделиться этим со своими друзьями. Те, в свою очередь, рассказали об этом своим друзьям, которые поведали обо всем своим знакомым, а те поделились новостью со своими женами, которые сообщили об услышанном своим подругам и соседям… История обошла весь город и докатилась до слуха богача, который был в ней центральной действующей фигурой. Возмущенный до глубины души, тот побежал к раввину города жаловаться. «Моя жизнь разрушена! Никто не захочет больше иметь со мной дело! Доброе имя и безупречная репутация потеряны навсегда!» — говорил несчастный, чуть не плача.
Раввин хорошо изучил своих прихожан, и даже если бы ему не указали «источник» сплетни, он знал наверняка, кто это был, и решил пригласить этого человека для серьезного разговора.
Болтун испытал искреннее сожаление, когда услышал от раввина, что рассказанная им история нанесла непоправимый вред человеку. Он ни в коей мере не хотел разрушить ему жизнь. Он просто рассказывал историю, которая на самом деле произошла, и раввин может это проверить, если захочет.
— Правда или нет — не имеет значения! —вздохнул раввин. — Вы просто не имеете права распускать сплетни о людях. Это лошон ѓоро, злоязычие, которое равносильно убийству!
Раввин долго беседовал с болтуном, пока тот не начал испытывать угрызения совести.
— Как я могу исправить содеянное? — почти рыдая, спросил он. — Я исполню все, что вы скажете!
Раввин посмотрел на него и спросил:
— У вас дома есть пуховые подушки?
— Рабби, — удивился тот, — я совсем не беден, у меня есть много подушек! Вы хотите, чтобы я их продал? Отдал на благотворительность?..
— Нет, — ответил раввин. — Идите домой и принесите подушку.
Болтун был очень удивлен, но пошел домой и через некоторое время вернулся в кабинет раввина, неся мягкую пуховую подушку под мышкой. Раввин открыл окно своей комнаты и дал посетителю острый нож.
— Вспори подушку!
— Прямо здесь, в вашем кабинете? Это создаст беспорядок!
— Делай, как я сказал!
Болтун разрезал подушку, и в воздух поднялось облако пушинок. Они начали оседать на стульях, полках с книгами, на больших часах, на коте, который прыгал, пытаясь словить их. Они парили над столом и опускались в чашки чая, на раввина и на самого болтуна, который все еще держал в руках нож. Множество пушинок, кружась, исчезло в проеме открытого окна.
Раввин подождал минут десять, а затем сказал:
— Теперь собери все пушинки и верни их обратно в подушку. Все, все до одной!
— Рабби, это нереально! Те, что остались здесь, возможно, я мог бы собрать, но те, которые вылетели в окно, нельзя вернуть ни за что на свете. Рабби, я не могу это сделать, и вы это знаете!
— Да… Вот что происходит, когда слухи, сплетни и разные «секреты» слетают с вашего языка! Вы не знаете, где они кружатся, подхваченные ветром, и вы не сможете их вернуть!
Раввин повелел болтуну, чтобы тот извинился перед человеком, о котором распространил слух. Это трудный и болезненный акт раскаяния, но это самое малое, что он мог сделать для него. Кроме того, болтун должен был принести извинения людям, которым он рассказал эту историю, сделав их соучастниками преступления под названием «клевета». Раввин также порекомендовал прилежно изучать законы, связанные с грехом злоязычия в течение года. Так болтун и сделал. Он не только сам выучил законы о лошон ѓоро, но и говорил всем своим друзьям и знакомым о важности их соблюдения. В конце концов, он стал хорошим человеком, преодолевшим свой недостаток…
Около года назад Белым домом были рассекречены аудиозаписи 1973 года, в частности, высказывания тогдашнего госсекретаря Генри Киссинджера из его беседы с президентом США Никсоном. По его словам, «эмиграция евреев из России не является частью американской внешней политики, и если их всех отправят в газовые камеры, это не проблема США. В крайнем случае, это гуманитарная проблема». Публикация этих записей вызвала бурю негодования, особенно с учетом того, что сам Киссинджер родился в Германии в еврейской семье, которая бежала от нацистов в 1938 году!
Киссинджер извинился и объяснил, что это высказывание было связано с политикой США по отношению к евреям России. Требование свободы иммиграции русских евреев никогда не было официальной позицией американского правительства, и не из-за моральной нечувствительности, а потому, что США считало, что «тихая дипломатия» в этом вопросе может быть более действенной (кстати, таково было и мнение Любавичского Ребе). Да и в то время еврейская иммиграция из СССР выросла с 700 евреев в 1969 году до 40 тысяч в 1972‑м. Тем не менее, сенатор Генри Джексон пытался тогда провести закон, согласно которому США должны были заставить СССР освободить евреев. Президент попросил Киссинджера попытаться убедить сенатора в преимуществах «тихой дипломатии».
Казалось бы, объяснение вполне исчерпывающее, однако абсолютно ясно, что обнародование этих секретных записей, даже сорок лет спустя, для Генри Киссинджера было несколько преждевременным.
Нечто подобное мы читаем в Торе, в истории «человека, собиравшего дрова в день субботний» (Бамидбор, 15: 32), имя которого не раскрывается в тексте самого Пятикнижия. Талмуд (трактат «Шабос», 96б), представляет дискуссию о том, кто является тем неназванным евреем, который собирал дрова в Субботу. Рабби Акива сказал: «Собиравший дрова — это Цлофхад». Ссылаясь на другие стихи Торы, рабби Акива доказывает, что это тот самый Цлофхад, чьи дочери пришли к Моше и требовали свою часть удела их отца в Земле Израиля.
Рабби Йеѓуда бен Бсейра на это заметил: «Акива, так или иначе, тебе придется держать ответ за то, что ты открываешь сокрытое Торой». То есть: если Тора намеренно не упоминает его имя, желая сохранить достоинство Цлофхада и его дочерей, то почему ты, рабби Акива, показываешь всем, кто был этот собиравший дрова?!
Интересно, что, несмотря на то, что, казалось бы, рабби Йеѓуда бен Бсейра прав в своем высказывании, амораи, которые составляли Талмуд через триста лет после того, как это заявление было сделано, решили оставить слова рабби Акивы и указать всем, кто собирал дрова в Субботу. Почему же Талмуд открывает то, что скрывает Тора?
Тот же вопрос возникает при чтении нашей сегодняшней недельной главы «Дворим». На этой неделе мы начинаем изучать Книгу Дворим, которую Моше записал за пять недель до своей смерти.
Второе ее название — «Мишне-Тора» («Повторение Закона»), то есть она занимается, в основном, повторением того, что произошло с народом Израиля в течение последних сорока лет. Глава «Дворим» начинается со слов: «Вот речи, какие говорил Моше всему Израилю…» Где же Моше говорил эти слова? «на берегу Иордана» (Дворим, 1: 1). Пока все вроде бы ясно, но вот Тора продолжает список мест, и становится не совсем понятно, почему упоминаются «степь, против Суфа, Паран, Тофель и Лаван, и Хацеройс, и Ди-Заѓав», а также Хорев, гора Сеир и Кадеш-Барнеа. Раши объясняет: «Потому что это речи обличительные и здесь перечислены все места, где они гневили Вездесущего, он говорил, не называя открыто, и прибег к указанию непрямому из почтения к Израилю».
Из этого комментария следует, что Моше хотел напомнить народу Израиля о его неправильном поведении, но с другой стороны, он не хотел слишком позорить их. Так что Моше поступил так, как делает каждый любящий отец, когда напоминает сыну о проступке и в то же время не хочет смутить его. Он говорит: «Я надеюсь, что на этот раз ты не будешь вести себя так, как в прошлой поездке». Совсем не нужно рассказывать сыну, что именно произошло тогда, потому что ребенок отлично все помнит, и, следовательно, нет необходимости смущать его. Цель — просто убедиться, что сын не повторит снова свои ошибки.
По той же причине Моше напомнил евреям названия мест, где они гневили Г‑спода, и этого было достаточно, чтобы они поняли, что именно имеется в виду. Раши в своих комментариях детально показывает, что названия местностей содержат в себе указания на грехи, и Любавичский Ребе задает практически тот же вопрос, что и рабби Йеѓуда бен Бсейра в Талмуде: «Почему Тора скрывает, а Раши открывает?»
Ребе объясняет, что осторожность, с которой Тора скрывает имя «собиравшего дрова» и говорит о нем намеками, требовалась особенно во времена Моше, когда дочери Цлофхада еще были живы, и нельзя было их открыто позорить. И даже несколько поколений спустя, возможно, были еще живы люди, которые знали историю своей семьи, и о том, что они происходят от дочерей Цлофхада. Однако по прошествии тысячи пятисот лет после истории в пустыне, когда писался Талмуд, уже было вполне позволительно называть вещи своими именами. Кроме того, это объясняет многие другие рассказы в Торе и помогает нам понять общую картину того, что произошло в пустыне.
То же самое можно сказать о главе «Дворим». Когда Моше-рабейну говорил с сынами Израиля, то он не хотел смущать своими упреками тех, кто стоял перед ним, а только стремился напомнить им о событиях, в которых их родители принимали личное участие. Но более чем через две тысячи лет после этого Раши уже имел полное право и даже должен был объяснить нам все намеки, чтобы мы могли лучше понять смысл этого стиха.
…Рассказывают, что в первые дни Войны Судного дня премьер-министр Израиля Голда Меир позвонила уже упоминавшемуся выше Генри Киссинджеру и попросила, чтобы Америка оказала еврейскому государству срочную помощь оружием и боеприпасами. Когда Голда почувствовала, что поставка чрезмерно задерживается, она обратилась к чувствам Киссинджера, сказав ему, что как еврей он обязан помочь Израилю, иначе будет чувствовать себя виноватым при неблагоприятном повороте событий. Киссинджер ответил: «Позвольте мне вам кое-что объяснить, госпожа Голда. Я прежде всего — государственный секретарь, затем — американец, и только потом я еврей». Голда не задумываясь, ответила: «Все в порядке, Генри, на иврите мы читаем справа налево!»
И действительно, именно в заслугу Киссинджеру можно поставить около тысячи тонн в сутки оружия, боеприпасов и военного снаряжения (в том числе 74 новых самолета), которые были отправлены тогда в Израиль воздушным и морским путем. Бюджетные ассигнования на эту срочную помощь для еврейского государства составили 2,2 миллиарда долларов — в ценах, напомню, 1973 года! Сегодня эта сумма соответствует примерно 11,4 миллиардам.
В дополнение к этому, вспомним о количестве евреев, которые все-таки выбрались из-за «железного занавеса» в период правления того самого правительства, в котором Генри Киссинджер был госсекретарем…
Ребе любит цитировать книгу «Сифрей», где говорится, что если у человека выпала из кармана монета и ее нашел бедняк, которому это спасло жизнь, то считается, что этот человек дал цдоку, хотя он, может быть, и не знал, что потерял монету. Почему? Потому что в иудаизме имеет значение не столько то, что вы говорите или обещаете, сколько то, что вы делаете на самом деле. И человека оценивают не по словам, а по поступкам, как сказано: «Главное — это действие!»