Сегодня я расскажу две особенные истории, подобные которым нечасто случались в среде еврейского народа!
Несколько недель назад у католического собора в Яффо можно было наблюдать необычную картину: с одной стороны стояли священники, с другой — евреи в кипах, которые произносили Кадиш, а посередине — гроб с телом человека, всю жизнь прослужившего католическим священником, но завещавшего похоронить себя как еврея. Он был известен как отец Грегор Павловский, а родился еврейским мальчиком по имени Якуб (Яаков-Ѓирш) Гринер и был младшим из четырех детей Менделя и Мирьям Гринер из польского города Замосць.
…Когда нацисты вторглись в Польшу, восьмилетний Якуб учился в хедере. В этот момент закончилось счастливое детство, и жизнь еврейского мальчика превратилась в ад: гетто, голод, издевательства, страх… Сначала нацисты убили его отца. Чуть позже было ликвидировано гетто, и местные евреи были отправлены в соседний город Избица, где большинство из них были убиты в расстрельных рвах, включая мать и двух сестер Якуба. «Немцы велили евреям вырыть два больших рва, приказали раздеться, а затем выстрелили каждому в затылок, — позже свидетельствовал он. — Тела убитых заполнили два рва доверху, лежа друг на друге. После казни немцы засыпали тела землей. Один из рвов был настолько переполнен, что невозможно было его засыпать…» Якубу удалось сбежать. Он прятался в чужих домах, перебирался из города в город, пытаясь найти укрытие. Спасение наступило, когда польский приятель сделал для него фальшивые документы, и Яаков-Ѓирш Гринер стал Грегором Павловским. После войны он попал в католический приют, где его воспитывали монахини, дав соответствующее образование. После приюта Грегор решил поступить в семинарию, и ему разрешили это — несмотря на то, что он не стал скрывать от церковного руководства свое еврейское происхождение. В 1958 году он был возведен в сан священника.
История отца Грегора Павловского стала известна широкой общественности, когда в 1966 году он опубликовал в местной газете рассказ о своей жизни. Газета оказалась в Израиле, где ее прочитали бат-ямские родственники Грегора. Они передали ее его старшему брату, жившему в Хайфе и ничего не знавшему о судьбе Яакова-Ѓирша.
Вскоре Павловский решил переехать в Израиль. Накануне отъезда он вместе с братом установил памятник на братской могиле погибших в Избице евреев. Надпись на нем гласит: «Светлая память нашим дорогим родителям Менделю и Мирьям Гринер и нашим сестрам Шендл и Саре, а также всем евреям, погибшим от рук нацистских убийц и похороненным здесь в месяце кислев 5703 года. В благодарность за спасение, отец Грегор Павловский (Якуб-Ѓирш Гринер) — Польша, Хаим Гринер — Израиль».
О своей сложной идентичности Грегор Павловский говорил: «Я не хотел жить во лжи — отказываться от своих корней, от матери и отца, от своего народа. Да, моя родина Польша, и я считаю себя частью польского народа. Но у меня есть и другой народ — еврейский. Он был первым. На восьмой день моей жизни мне сделали обрезание. Я принадлежу и Польше, и Израилю. Я не могу выступать против поляков, так как они спасли меня, и не могу говорить что-либо против евреев, потому что я один из них».
В конце своей жизни Павловский познакомился и подружился с раввином Шоломом Малулем из Ашдода. Он рассказывает, что Грегор соблюдал некоторые мицвойс — постился на Йом-Кипур, не ел хомец в Песах… «Такова судьба еврея: он всегда остается со своим народом, даже если на долгом пути ему приходится переживать страшные потрясения», — вспоминает рав Шолом. Во время их первой встречи он спросил Павловского, не хочет ли он надеть тфилин. Тот отказался, но… согласился установить мезузу! «Мы часто говорили о Б‑ге, об иудаизме. Однажды я спросил его: «Если вы убеждены, что после смерти снова станете евреем, то почему бы не начать возвращение к вере отцов уже сейчас?» Его ответ был лаконичен: «Церковь спасла меня». Грегор никогда не раскаивался в избранном пути», — свидетельствовал раввин Малуль. Он также рассказал, что во время одной из своих поездок в Польшу отец Грегор купил участок земли на кладбище, где была убита его семья, и договорился с главным раввином Польши, что после смерти его тело отвезут в Польшу и похоронят по еврейским законам. И вот, в конце октября прихожане католической церкви в Яффо провели панихиду по усопшему священнику, после чего гроб с телом покойного был перенесен на кладбище, чтобы племянники (дети брата Хаима) могли прочитать Кадиш, а затем отправлен в Польшу. Там Павловский был похоронен в еврейской могиле под заказанным им заранее надгробием, на котором написано: «Здесь покоится отец Грегор Павловский (Якуб-Ѓирш Гринер, сын Менделя и Мирьям). Я оставил семью в годы Холокоста, чтобы спасти свою жизнь. Пришли злодеи и отправили их на смерть. Я посвятил жизнь служению Б‑гу и людям. И теперь вернулся туда, где мои близкие были убиты. Да упокоятся их души с миром»…
А теперь перейдем ко второй истории. Незадолго до смерти Баал-Шем-Това к нему обратился шамес (служка) и встревожено спросил: «Рабби, вы вознесетесь на Небеса, и что станет с моими заработками? Кто даст мне пропитание?!» Баал-Шем-Тов ответил: «Странствуя по еврейским общинам и рассказывая им о моей жизни, ты обретешь хлеб насущный».
Когда душа праведника покинула этот мир, шамес последовал его совету. Купив лошадь и повозку, он переезжал из города в город, делясь с евреями историями и воспоминаниями о своем хозяине. Но, к его большому разочарованию, денег, которые он собирал, едва хватало на еду ему и корм для лошади.
Остановившись однажды на каком-то постоялом дворе, шамес услышал, что неподалеку живет один богатый человек, любитель историй о рабби Исроэле, и решил поехать к нему. До дома богача он добрался в пятницу — незадолго до наступления Шабоса. Хозяин встретил его с распростертыми объятиями: «Вы удостоились чести служить Баал-Шем-Тову? Будьте моим гостем и проведите со мной эту Субботу! Вы будете спать в лучшей комнате, и я дам вам все, что пожелаете. Только одна просьба есть у меня: прежде, чем идти в микву перед Субботой, пожалуйста, расскажите мне хотя бы одну историю о святом рабби Исроэле!» — «С радостью!» — воскликнул шамес, но внезапно… все истории упорхнули из его памяти! «Я немного устал с дороги, — объяснил он хозяину, — и ничего не могу вспомнить. Отдохнув и помолясь, я расскажу вам столько историй, сколько пожелаете!» Однако ни после вечерней, ни даже после дневной трапезы шамесу так и не удалось вспомнить хоть одну майсу о Баал-Шем-Тове! После такого позора он только и ждал исхода Субботы, чтобы собрать пожитки и с позором бежать, но сразу после Ѓавдолы ему вдруг вспомнилась совершенно удивительная история. Шамес тут же начал ее рассказывать, пока она не исчезла из его памяти:
— Однажды мы приехали в одно местечко, остановились у дома, где, судя по мезузе на дверном косяке, жили евреи, и попросили разрешения войти. Неожиданно хозяева начали плакать и умолять: «Пожалуйста, уезжайте! Мы не можем принять вас и поставить под угрозу ваши жизни!» Оказалось, что один из самых известных христианских священников страны, крещеный еврей, приехал в местечко и готовится выступить перед жителями. Евреи опасались, что после его подстрекательских речей может начаться погром!
Баал-Шем-Тов заверил их, что все будет хорошо. Мы зашли в дом, и после короткой совместной молитвы Баал-Шем-Тов встал возле окна, выходящего на главную площадь. Сотни людей собрались на ней, внимая словам священника. Он говорил с большим воодушевлением, оглядывая всех собравшихся, но вот его глаза встретились с глазами Баал-Шем-Това, который жестом подозвал его. Как ни странно, священник прервал речь и подошел к окну.
«Как ты смеешь подстрекать народ против евреев?! — спросил Баал-Шем-Тов. — Знаешь ли ты, сколько людей пострадало из-за этого?..» Они долго беседовали, и обличающие слова Баал-Шем-Това проникли в сердце священника. Он заплакал и сказал, что сожалеет о своих злодеяниях, пообещал вернуться к вере своих предков и попросил у Баал-Шем-Това подтверждения тому, что его тшува не будет отвергнута Творцом. «Когда к тебе придет человек и расскажет о нашей сегодняшней встрече, ты поймешь, что твое раскаяние принято Небесами», — ответил ему Баал-Шем-Тов…
Не знаю, что случилось потом с этим священником, — сказал в заключение шамес, — но это история, свидетелем которой я был сам.
Все собравшиеся были в полном восторге. Хозяин дома тоже тепло поблагодарил гостя за трогательный рассказ и попросил подождать несколько минут. Потом он ушел в свою комнату и вскоре вышел оттуда, неся в руках тяжелый кошель с золотыми монетами. «Это плата за историю», — сказал он. Шамес был поражен: в кошеле оказалась огромная сумма, которая в одночасье превратила его в богача! Но он отказался взять деньги. «Бери-бери, ты их честно заработал! — сказал богач. — Ибо священником, о котором шла речь, был я! Всю свою жизнь я ждал тебя, чтобы получить знак свыше о том, что мое раскаяние принято. Когда я увидел тебя вчера на пороге своего дома, я тотчас узнал в тебе шамеса Баал-Шем-Това. Когда память тебе изменила, я понял, что моя тшува еще не принята Небесами. Всю Субботу я плакал и умолял Творца принять мое раскаяние, и вот, в конце концов, ты вспомнил мою историю, и я понял, что Всевышний простил меня… Эти деньги я даю тебе в знак благодарности за то, что ты стал посланником Небес, сообщившим мне столь радостную весть».
* * *
В нашей сегодняшней недельной главе «Микейц» мы читаем о том, что Йосеф стал правителем Египта и после семи лет сытости начался голод. Затем Тора говорит: «И увидел Яаков, что есть хлеб на продажу в Египте, и сказал Яаков своим сыновьям: «Зачем вы себя показываете [перед соседями, как будто вы сыты]?» (Брейшис, 42: 1). Яаков чувствует, что его сыновья должны спуститься в Египет. Хотя в то время у них дома еще было достаточно еды, он не хотел, чтобы они пробуждали зависть у своих соседей, поэтому он сказал им сделать то, что делают все: отправиться в Египет, чтобы купить еду. «И спустились братья Йосефа, десятеро, купить зерна в Египте» (там же, стих 3). Раши обращает наше внимание на две особенности этого стиха. Во-первых, в прошлом Тора называла их «сыновьями Яакова», а здесь они именуются «братья Йосефа». Раши говорит: «Они раскаивались в том, что продали его, и решили поступить с ним по-братски и выкупить его, чего бы это ни стоило». Во-вторых, подчеркивается слово «десятеро». Но разве мы не знаем, что их было десять? Если Йосефа нет, а Биньямина Яаков оставил дома, то ясно, что в Египет отправились десять братьев. Почему Тора считает необходимым прямо заявить об этом? «Мидраш Танхума» говорит: потому что «у них есть сила отразить бедствие. Когда Б‑г пришел, чтобы разрушить Сдом, наш праотец Авраѓам, прося Небеса о милости для жителей города, начал с числа пятьдесят и дошел до десяти». Десять олицетворяет в иудаизме полноценность, целостность. Из истории Авраѓама и Сдома они узнали, что десять человек вместе обладают особой силой, и хотели использовать эту силу, чтобы найти Йосефа. Когда они прибыли в Египет, то решили войти через десять ворот. «Ведь вы вошли в город через десять разных ворот» (Раши на Брейшис, 42: 12). Почему? Мидраш говорит, чтобы искать Йосефа, и Раши подтверждает: «Мы потеряли потерянного и ищем его» (Раши там же, на стих 14). Официальным поводом для их путешествия в Египет была покупка еды, но настоящей и внутренней причиной их прибытия туда было найти Йосефа.
На прошлой неделе мы узнали, что, когда Йосеф был отправлен своим отцом Яаковом в Шхем, он встретился с незнакомцем: «И нашел его некий муж, и вот он блуждает в поле; и спросил его муж, говоря: «Что ты ищешь?» И сказал он: «Братьев моих я ищу» (Брейшис, 37: 15–16). Тогда Йосеф искал своих братьев, а 22 года спустя братья искали Йосефа.
В главе «Микейц» мы находим указание, о котором неоднократно говорил Любавичский Ребе: наша задача состоит в том, чтобы искать потерянного брата, того же священника из Яффо — Грегора Павловского, который на самом деле является евреем Яаковом-Ѓиршем Гринером из польского города Замосць, или священника из истории о Баал-Шем-Тове, который был евреем и совершил тшуву. И так же, как братья нашли Йосефа, и семья Яакова собралась вместе, так и мы уверены, что если мы действительно будем искать, то в конце концов мы объединимся в одну большую семью и все вместе выйдем встречать нашего праведного Мошиаха, да придет он вскоре, в наши дни!